Пять... Десять... Пятнадцать... Двадцать... Боль медленно сковывала мышцы, но лязгающий стук раздавался раз за разом, и словно каждый раз звенел все пронзительнее и настырнее.
Сегодня была одна из таких ночей, когда спать не хочется не из-за бессонницы. Может, просто перебрала с кофе, может, недостаточно устала, но глубокой ночью Эшли не могла заснуть, как бы ни старалась. А когда такое случалось, дорога ей была в спортзал. В последнее время Моноган посещала этот закоулок корабля все реже, и казалось, что в этом корень всех проблем. В этом и в мыслях, которые она так старательно пытается отогнать каждый раз, когда закрывает глаза.
Она до сих пор гадала, что нашло на неё в тот раз, когда она наступила на свои любимые грабли снова. Что мешало сдержаться? Все было бы как раньше, ничто не отвлекало бы от работы, не было бы никаких неприятных факторов, от которых порой так старательно прячешься на тесном корабле. Что действительно ей удавалось, так это сохранять спокойную мину. Ни искорки не промелькнуло в её взгляде в те редкие моменты, когда глаза её встречались со взглядом Колина. Как будто ничего не случилось.
Но Эшли не считала, что их небольшая интрижка вообще стоит хоть какого-то внимания. Да, было классно, здорово, было - и хорошо, незачем размусоливать это в очередной раз. Она все так же работала, проводила бессонные ночи над отчетами, хлестала кофе ведрами и периодически вела себя странно, но ровно до степени обычной её ненормальности. В смысле, иногда начинался нервный тик или слишком быстрая речь, но то всего лишь побочный эффект от кофе, не больше. Она улыбалась, вела себя вполне приветливо и ни о чем не задумывалась.
А этой ночью вдруг накатило. Выдалась пара лишних часов сна, а она только простыню мнет, пытаясь найти себе место - ни в одном глазу.
Плечи уже заметно заныли от тренировок. Пять... Десять... Пятнадцать... Все.
Обессиленно опустив руки, она уронила локти на колени, тяжело дыша. Жажда душила сухое горло. Жадно припав губами к бутылке с водой, Эшли осушила её в два счета, но жажда никуда не делась. Напротив, стало еще хуже, когда она поняла, что не ела уже около пятнадцати часов.
Встав на ноги и размяв ноющую спину, Эшли сгребла в охапку свои пожитки и направилась к лифту, раздумывая, принять ли душ сперва, как делают это белые люди, или же наплевать на все и изничтожить половину холодильника, пока никто не видит. Наручные часы показывали далеко заполночь. Говорил ей дядя в детстве - спи ночью, работай днем, так нет же, не слушалась, и вот тебе плюс одна вредная привычка.
- Эээ, Моноган! Ты регби любишь? - стена, в которую она врезалась по пути, заговорила с ней первая. Эшли продрала налитые кровью глаза и узрела самодовольную рожу Василицкого где-то под потолком. - Ты, наверное, уже девушкой была, когда эту игру придумали! Кому как не тебе ценить этот древний вид спорта?
- Слушай, это не смешно уже, - со всей серьезностью Эш смерила его укоряющим взглядом, утерев пот со лба. - Скажи еще, что электричество мои внуки изобрели, не такая я и старая!
- Надо записать, - глаза Василицкого загорелись адским пламенем, и он ткнул укзательным пальцем воздух перед носом Эшли.
- Иди, куда шел, - прошипела Эшли, прошмыгнув у него под рукой.
- Захочешь посмотреть, приходи! - толчок в плечо послужил ему прощанием, но Моноган уже и след простыл.
В столовой было тихо и пусто. Пронесло... Эшли старательно надеялась, что в кафетерии не будет ни души, следовательно, ни единого  свидетеля тому, как она уничтожает запасы провианта на весь экипаж в одну харю.
Но не тут-то было. Один полуголый татуированный труженник все-таки был на посту.
- Брай, иди лесом, я не пойду смотреть с тобой регби, - бубнил Колин, даже не подумав одарить коллегу взглядом. Коллега, тем временем, свалила свои полотенца и пустые бутылки на стул рядом с подрывником и, удостоверившись, что её скудная на ткань спортивная одежонка не изошлась никакими пятнами, прошлепала к холодильнику в поисках чего-нибудь прохладительного и желательно газированного. А еще мяса. Эшли страшно хотелось мяса. - Моноган.
- Моноган-Моноган, - жизнерадостно передразнила она Колина, открывая холодильник и пару мгновений просто обалдевая от вырвавшегося оттуда холода. - Что, этот маньяк и тебя пытался припахать игру с ним смотреть? Ненормальный. Нет бы спать себе спокойно, он какую-то фигню смотрит... Боже, каа-а-а-а-ак здорово...
Казалось, с Колином разговаривает холодильник - Эшли буквально запихнула туда всю верхнюю половину тела, забыв, зачем пришла. Хотелось так и уснуть здесь в этом неприглядном положении... Мясо! Кто-то оставил несколько кусков вяленой говядины на тарелке. Такие одинокие, брошенные, никому не нужные... И совершенно случайно оставшаяся тут упаковка газированной минералки в банках. Содовая бы лучше пошла, но что есть, то есть.
Вдоволь насладившись желанной прохладой, Эшли сгребла свои находки в охапку и аккуратно расставила на столе, усевшись против Вебстера. Запихнула в рот кусок говядины, оглянула его с ног до... До пояса, потому что остальное было под столом. Угрюмый, напряженный, будто высчитывает ни дать-ни взять время до конца света.
- Трудоголик, - странным, одобрительню-сюсюкающим тоном тихо буркнула она, с улыбкой пожевывая кусок говядины.

Отредактировано Ashley Monogan (4 мая, 2013г. 01:17)

- Так ты не жизнь мне упрощаешь, ты без работы меня оставить хочешь! - Эшли чуть не подавилась куском говядины, откашлялась, откупорила банку минералки и жадно запила свой нехитрый ужин, приведя дыхалку в худо-бедно, но порядок. - Клёво, что я могу сказать, - она горько вздохнула, осушив банку до дна. - Хотя мне-то что. Я так и останусь со своими солдафонскими примочками. На днях, правда, прикупила в экстранете очень действенную штуку - маленькая такая баллиста, на руку устанавливается, - она наглядно показала место на руке, где будет располагаться оное устройство. - Стреляет толстыми иглами, разработчик называет их клинками, но у меня язык не поворачивается. Короче, небольшой такой арбалет. Не знаю, когда смогу забрать, благо, оплата на месте, так что лохотрона я избегу, но пока этой штуки у меня нет, я все такой же солдафон. - Эшли чуть пригорюнилась, подперев щеку рукой. - Хотела б я твои мозги, - держа в руке свежеоткупоренную банку, она указала пальцем Колину в лоб. - Ничего не смыслю в гранатах, только швыряться ими умею. Иногда это бесит конкретно, - отщипнув немного от куска говядины, она отправила кусочек в рот, запивая это безобразие минералкой.
Несколько минут провели в молчании. Он что-то сосредоточенно писал, время от времени жмурился, пыхтел, словно числа не хотели сходиться, а Эшли завороженно наблюдала, не в силах сдержать глупой улыбки от накатившего на неё умиления. Перестань, ты его смущаешь. Бери свои булки и иди спать, оставь парня в покое.
Но она не могла. До конца она этого не осознавала, но Колин ей нравился - дурацкие его повадки, дикие татуировки, а особенно то, как он сосредоточенно работал, когда увлекался. Она хотела бы знать его лучше и чудовищно сожалела, что переспала с ним из-за чистого животного желания, не открывшись ему полностью и не узнав его самого.
- Эш, я рад, что у нас все в порядке.
Это был приятный сюрприз, но Эшли умудрилась углядеть в этих словах двойное дно. Вспомнилось, как он орал на неё тогда, на той станции, надрывал глотку, как обиженный ребенок, пытался обидеть и задавить психологически. Хоть Вебстер и был довольно эмоциональным парнем, такого она не видела еще никогда. Это было словно... Будто внутри него спало диким сном чудовище, которое он тогда выпустил.
Тогда он тебя хотел. А сейчас он рад, что получил желаемое и при этом не стал объектом насмешек.
Эшли медленно моргнула, прикусив губу с улыбкой, когда Колин поднял на неё глаза: кивок в зародыше. А как она была этому рада! Она бы отдала все на свете, лишь бы никогда больше не видеть того, злого Колина. Сейчас ей все нравилось так, как есть.
- Расскажешь, с какого перепугу у тебя на груди урна нарисовалась? Она мне покоя по ночам не дает. Ну как, скорее не сама татуировка, а то, что ниже.
Как же ты здорово улыбаешься, сладкоречивый дьявол.
Она улыбнулась, опустив глаза, восприняла это как вызов. Хороший комплимент. Сомнительный, но приятный. Радовало то, что он запомнил эту татуировку, интриговало, льстило. Хотя... Черт, её видно прямо сейчас. Эшли прошлась пальцами по татуировке, бросая на неё взгляд, вспомнила ту ночь, когда делала её. Улыбка сошла с губ, но лишь на мгновение, быстро вернулась обратно.
- Ну, - Эшли встала из-за стола, направляясь обратно к холодильнику. Говядина кончилась, а голод остался. Она вытащила на кухонный стол рядом с плитой упаковку яиц, постучала дверцами навесных шкафчиков в поисках приправ и зелени, в ящике холодильника нашла несколько аппетитных на вид томатов. Давненько Эшли не готовила. Раздался щелчок, электрическая плита начала нагреваться. - Это очень долгая история. - Которую я не рассказывала никому на этом корабле, но почему бы и нет? Она бросила на Колина взгляд, которого тот не заметил. Какого черта! Пусть хоть он знает. - Ты знаешь, что я служила в Альянсе. Пошла я туда не от хорошей жизни и не потому, что хотела быть солдатом. Солдатом я тогда была черти каким, на медаль не претендовала, как и на право считаться кем-то помимо "салаги". Естественно, пол мной подтирал всякий, кому того хотелось, - Эшли раздобыла разделочную доску и маленький ножичек, которым принялась со стуком нарезать помытые помидоры. Маленькими, аккуратными кубиками, чтобы хорошо прожарились и превратились в достойную омлета приправу. - Надо было терпеть. Я и терпела. Изо дня в день я терпела, и терпела, и терпела, - слова были сказаны с яростью, которую Эш вымещала на многострадальных помидорах под лезвием ножа. - Почти свыклась с таким образом... существования даже, а не жизни. А в один прекрасный день... Нет, не так, все происходило постепенно, а не сразу. В общем, необходимость терпеть со временем отпала. В моем отряде был один солдат, авторитетный такой мужик. Первый во всем. Храбрец, добряк, - слова давались с трудом. Робкие объятия, добрые, смешные шутки, белозубая улыбка и родные глаза проносились перед глазами так, словно Эшли заново переживала свою жизнь. - Он взял меня под свое крыло в тот самый день, когда я была определена в его отряд. Заботился обо мне, защищал меня от нападок сослуживцев. Мы быстро стали друзьями. У него-то друзей было много, но у меня был лишь один, Тони. А потом наша дружба превратилась в отношения. Просто чтобы ты понимал - у меня не было любящих родителей, больших перспектив, кучи друзей, зато была младшая сестра, крохотный счет в банке и уйма забот. И причин взгрустнуть. Сестра-то у меня была, но она всегда была мне как дочь в каком-то роде. Я не могла сказать ей все, что думаю, поделиться тем, что меня гложит.  А тут у меня появился человек, который готов был узнать обо мне все, тот, кто сопереживал мне всем сердцем... Короче, нам было хорошо. Он был мне опорой и союзником, не просто... любовником, - это гадкое слово далось ей тяжело. Короткое движение, и нарезанные томаты зашкворчали на сковороде. - Я была счастлива. Я сама не понимала, насколько я была тогда счастлива. В общем, - продолжила она на повышенных тонах, разбив первое яйцо о стенку миски. - Жили мы-не тужили, как зашвырнуло нас на Торфан. Ты сам, наверное, понимаешь, что было дальше. Из тридцати человек в отряде выжило трое, и Тони среди них не было. - Потому что я струхнула. - В тот день родилась та Эшли, которую ты знаешь. Вкусив чуток счастья, я оказалась на самом дне. Была неспособна дальше служить, и меня вышвырнули из армии, как щенка. Официально это значится как добровольный уход со службы, но ты сам все понимаешь. Заставили, убедили, называй как хочешь. - второе яйцо разбилось о стенку, и Эшли принялась орудовать венчиком, взбивая яйца для омлета. В кухне соблазнительно запахло томатами. - Тони похоронили на его родине, в Ирландии. Я была на похоронах. Днем позже сделала эту татуировку... Жалею, лучше бы набила его личный номер или что-то в этом роде. Я помню только одно: как сильно хотелось отмотать время назад и спасти его, предотвратить тот страшный момент. Скорбь меня проглотила. Превратила в алкоголика и не самую симпатичную персону, в ту Моноган, которую вы все знаете. Когда я делала эту татуировку, скорбь была единственным чувством, на которое я была способна. А накрытая тканью урна символизирует это понятие. Вот и вся история, - Эшли вылила яйца на сковороду, укладывая пучок укропа на разделочную доску и приготавливаясь нашинковать зелень в порошок. - Не самая симпатичная татуировка, несколько раз порывалась свести. Рука не поднимается.

- Эш, оторвись от травы и посмотри на меня.
Она оторвалась, машинально помешивая будущий омлет на сковороде. Чуть было не забыла, что разговаривает не сама с собой - он вел себя тихо, не перебивая слушал, не выкинул ни одного клише... Что достойно уважения. Впрочем, сразу стало ясно, что Колин один из тех, кто ни в чем не похож на других.
Так-то уж и ни в чем.
Она следила взглядом за его руками, прослеживая оплетающие его тело узоры взглядом, мысленно соглашалась с его словами и удивлялась, что ему вообще есть что ответить на эту историю. Кто-то другой решил бы, что суждения Вебстера по поводу рисунков на теле далеки от адекватных мнений, но Эшли соглашалась с каждым его словом. Все именно так. Этот рисунок - давно уже часть её тела, неотъемлимая примета, как родинка или шрам или цвет глаз или еще что-нибудь. Именно такие татуировки и подходят человеку больше всего - те, которые он сделал в порыве, случайно выбранные рисунки, зацепившиеся за глаз. По сравнению с такими "пятнами" тщательно продуманные, сложные и модные эскизы - ничто, просто пыль, за ними ничего не стоит.
- Я была бы признательна, - с улыбкой сказала она в ответ на предложение поделиться контактами мастеров. - Она довольно выцвела со временем. Как думаешь, смогут они сделать её в цвете?
Колин продолжил, рассказывая о своих собственных памятных рисунках на теле. Эшли с трудом оторвала от них взгляд - вид дочерна забитого торса Вебстера всегда оказывал на неё какой-то гипнотический эффект. После того, как она перестала смотреть на него, как на монстра, часто ловила себя на том, что глазеет на него, пытаясь разобраться в этой нательной живописи и частенько гадала, сможет ли кто-нибудь когда-нибудь сосчитать количество индивидуальных элементов этого орнамента. Не столь привлекали её чернила на лице - безусловно, уникальная штука, но все-таки, - сколько рисунки на остальном теле. Колин превратил себя в произведение искусства, в полотно - для кого-то уродливое, для неё... интересное. Грандиозное воспевание смерти и смертности, воплощенное напоминание о том, что ждет каждого человека в конце пути. И эти три буквы под знаком биологической опасности... "Покойся с миром". Эшли моргнула, продолжив взбивать омлет. Своим досье Колин мог тыкать в рожу каждому, кто возьмется плакаться ему о своих потерях. Что такое один любимый мужчина, когда этот несчастный парень потерял ВСЕХ. Ресницы Эшли задрожали, когда она мысленно поставила себя на его место. Каково было ему вернуться домой из той больницы, и вместо теплого ужина в компании своей большой, любящей семьи, своих братьев и сестер, своих мамы и папы, своих школьных и дворовых друзей найти костерище и угли? Какой это должен быть удар по самому человеческому существу его, резкий и внезапный удар по сравнению с болью, к которой Эшли подсознательно готовилась с тех пор, когда узнала о том, что её отряд отправится на Торфан? Нет, их нельзя было ставить в один ряд.
- Мне нравится, как ты выглядишь, Колин. Честно. - беспомощно сказала она, глядя ему в глаза, и зажмурилась, поняв, какую глупость сморозила. Он сделал это с собой вследствие удара, постигшего его в тот черный день, а не потому, что хотел выглядеть круто. Но куда тебе это понять, узколобая ты дура... - Итак! Приготовить тебе поесть, значит... Честно говоря, мне до Эмерсон, как Чаку Норрису до Дженсена, но я постараюсь.
Она похлопала дверцами шкафчика вновь, выясняя, что имеется в арсенале. Нашла кусок серого хлеба, нарезанный ровными ломтями, и тут загорелась идеей. Надо было себе такую штуку сготовить, а не ему - как давно она не ела "яйца в корзинке"!
Омлет был практически готов, оставалось только вывалить яично-томатную вкуснотищу себе на тарелку, что она и сделала, старательно сгребая каждый кусочек с антипригарной сковородки. Оценив чистоту сковороды как приемлимую, Эшли выудила два ломтя хлеба, и, виртуозно орудуя ножом, проделала в каждом из них по две больших дырки, фактически, оставив от хлеба только корочку.
- Обожаю эту штуку. Впрочем, фуа-гра не обещаю, довольно простая штука. - комментировала Эшли, закидывая будущие дырявые тосты на сковороду. Затем аккуратно разбила по яйцу внутрь каждой хлебной корочки, только и успевая собирать слюни. В холодильнике нашелся кусок сыра, оставшийся с былых времен - пошел на тертую приправу внутрь каждого тоста. Через пару минут в кухне в буквальном смысле запахло жареным.
- Бон аппети! - энергично шлепнув тосты на тарелку, Эшли схватила оба блюда и потащила их к столу, мысленно разрываясь между тостами, приготовленными для Колина и своим собственным омлетом.

Живот был набит до предела. Эшли откинулась на спинку стула, горько вздыхая и грустно глядя на пустую тарелку. Вот зачем я столько сожрала? Сейчас лопну. И ведь не найти в округе ни одного врача, придется как всегда спасать себя самой. Казалось, будто яйца, мясо и вся прочая жратва, которую она запихнула в себя на неделе, устроили в желудке масштабный махач. Эшли зажмурилась и оперлась локтями о стол, глядя, как у Колина надуваются щеки по мере того, как он набивает рот. Иногда он казался в странном смысле слова милым - большой озлобленный татуированный ребенок.
- Спашибо, было ошень вкушно, - хозяйственный Вебстер побрел с тарелками в сторону посудомоечной машины.
- Мою прихвати, - лениво вякнула Моноган, подавая ему тарелку. Казалось, все было нормально. Никакой напряженности, ничего такого, как будто кто-то нажал на волшебную кнопку "сделать всем хорошо". Только Эшли не была уверена, что у неё тоже все нормально. Как и всегда, в общем...
- Знаешь Моноган, Тони бы гордился тобой.
Что это было? В отместку за её жалостный тон и за сквозящее в глазах сожаление? Неужели она и вправду была похожа на сердобольную старушку, которой грустно было смотреть на мальчика, который все потерял?
Она не знала, что хуже - "мне очень жаль" или "он бы гордился тобой". И то и другое ей приходилось слышать часто, в основном, от выживших сослуживцев. Она помнила их лица, как свое. Мартинес, чернобровый мексиканец-штурмовик, и Гейбл, рыжий и конопатый снайпер. Оба вытирали об неё ноги, когда она попала в тот взвод, оба насмехались над ней и кличили её салагой. И от обоих её защитил Тони.
Порой ей казалось, что больше никто не запомнил его таким, каков он был на самом деле. Родным было невдомек, каким он был в моменты опасности, под вражеским огнем, как стойко переносил самые тяжелые испытания и какое у него было выражение лица, когда нужно было сделать рывок вперед и стать по-настоящему храбрым. Никто, кроме Эшли, не запомнил, что при встрече с самым страшным противником Тони начинал хохотать и сыпать шутками одна другой смешнее, лишь бы подбодрить своих людей. И это работало. Его любили все до одного. За то, что он сам исполнял приказы, которые отдавал своим людям, за то, что на каждый случай у него находилась история - поучительная и мудрая или пугающая и страшная, в зависимости от случая. И если кому-то было страшно, если кто-то сдавался и говорил "я недостаточно хорош", то Тони заставлял этих несчастных поверить в обратное. С ним рядом все менялось. Когда Тони был на поле боя, солдаты рядом обращали свой страх в ярость, смеясь над его словами, улыбаясь навстречу опасности, игнорируя летящие в них пули.
Но Эшли любила его не за это.
Скорее за то, что когда она ужинала в одиночестве, он садился рядом с ней, хотя её заклеймили трусихой и чуть ли не проклятой. За то, что тратил на неё время, когда учил обращаться со снайперскими винтовками. Заново научил всему, что было в учебке, и во второй раз она жадно слушала, наблюдая за искрящимися голубыми глазами и ловкими руками, и в этот раз запомнила все от начала до конца. А еще за то, что дарил ей невесть откуда взявшиеся на военной базе хиленькие цветы, был рядом после каждого ранения, от которых остались шрамы. И за все ночи, отпечатавшиеся в памяти, тоже.
Раньше она этого не понимала, но теперь ей все сильнее казалось, что Тони был плодом её воображения. Но нет - она все еще получает письма от его родных, пусть раз в несколько лет, но все же. Знает, что Гейбл и Мартинес тоже его помнят, так же скорбят о нем. Он был настоящим - воплощением храбрости и великодушия.
А кто она по сравнению с ним? Эгоистичная, разбитая женщина, которая даже в Цербер пошла не ради великой цели, а ради собственной шкуры. Никаких идеалов, никаких ценностей, ничего, ради чего стоило бы умереть. Осталась лишь слепая ненависть да расшатанное самосознание. Она ведь и сама не понимает, чего хочет.
- Пожалуй, об этом нужно спросить у него, - Моноган слабо и грустно улыбнулась, и взгляд её забегал по столу, татуированным рукам Колина, по стенам кухни. Последнее, чего она ожидала от этой внезапной встречи, так это наплыва апатии. А порой ей и вовсе казалось, что только в такие моменты она чувствует себя живой.
Сам того не желая, Вебстер подтолкнул её к мысли, что произошедшее между ними и правда было ошибкой, ведь между ними слишком много общего. А Эшли была таким человеком, что сама себе не нравилась.
- Я пойду спать, - скрипнув стулом, Моноган поднялась с места, сгребая свои пожитки в охапку и вдруг чувствуя чудовищную усталость. - Спасибо за компанию. Спокойной ночи, Колин, не заработайся допоздна.
С чувством, что она в очередной раз оступилась, Эшли Моноган направилась в свою каюту.