[у времени и расстояний
перепутано кем-то число измерений,
и на каждую встречу по десять прощаний,
и на десять обид — пол-процента прощений…]
[.ц]

Мутное стекло широкого окна едва пропускало больной светло-серый свет с узких улочек космической станции — утро начиналось с рассвета. Столь безрадостного, промозглого, не похожего ни на одно, встреченное на Земле в своей уютной комнате под тихое, такое домашнее ворчание родной бабки, но все же утро. Турман, недовольно нахмурив лоб, прижал к лицу прохладные ладони, чувствуя, как бинт на правой ладони царапнул щеку — в голове вхолостую щелкнул тумблер, мысль, печально вереща, сорвалась, и испанец попытался вернуть ясность сознания еще раз. Думать о собственной дислокации не было ни малейшего желания, анализировать происходящее — тоже, решать кто (или что) тихонько дышит поодаль — тем более... потому что куда больше волнует тот факт, что во рту, кажется, опорожнилось и умерло позорной смертью стадо каклизавров. И, он что, всю прошлую ночь проходил на глазных яблоках?
В общем, утро началось с такого вот космического рассвета, когда Дэвид, тихо переругиваясь с самим собой, небрежно стряхнул с себя тонкую девичью руку. Как это, все же, поэтично — начинать свой день в объятиях... а в чьих, кстати, объятиях? Турман двумя пальцами приподнял край одеяла, отодвигая его угол в сторону и разглядывая случайную спутницу - девица, явно не дурнушка, уткнулась носом в подушку и мирно засопела. Чуть сощурив глаза, мужчина кинул на спящее создание слабо заинтересованный взгляд и, отвернувшись, поморщился — организм в суровой форме требовал свою порцию крепкого кофе. За спиной зашуршали простыни и испанец, со всей поспешностью, на которую только был способен, поднялся с места и направился к закрытому плотными жалюзи окну, перешагивая через сползший на пол край одеяла. Забавно, никакой вам скинутой в порывах африканской страсти одежды. Более того — все, в чем Турман был вчера, оказалось на нем с утра, как и на девушке, в общем-то, из чего оперативник сделал вполне резонный вывод о том, что если любовь и была, то исключительно платоническая — это же, в конце концов, не асари, чтобы вылюбить его в мозги.
Вчера она, кажется угощала его кофе... Таким, какой он любит, без сахара и молока, настолько горячий, чтобы можно было обжечь кончик языка... Впрочем, если быть честным с самим собой, кофе у нее был препаршивым — стоило написать ей записку на этот счет, но подобная сентиментальность могла бы дать бедняжке надежду на продолжение отношений. А какие здесь могут быть отношения? Испанец бросил мимолетный взгляд на тонкую лодыжку, выглядывающую из под одеяла — хотелось взять эту чудную ножку и поднести к губам... но, черт, неужели она действительно думала, что это любовь до гроба и что духовный мир важнее? Турман фыркнул и отвернулся к окну, раздвигая пальцами светлые полоски жалюзи. На него со всей унылостью, на которую только была возможна, опрокинулась темнеющая масса Омеги. Господи... он уже говорил, как сильно ненавидит Омегу? Тихонько простонав сквозь зубы, Дэвид сжал кулаки, короткие ногти впились в ладони и правую обожгло болью — убийца бросил взгляд на плотную повязку...

[неделей ранее]
С глухим грохотом падает на маты Паул — молча, что показательно. Обычно, когда в спаррингах побеждал Тони, лейтенант не отказывал себе в тихой добродушной ругани, принимая руку капитана и поднимаясь на ноги, а вот сейчас - ни звука. Дэвид хихикает, как ему кажется, совершенно не слышно, но получает ощутимый тычок в бок острым девичьим локотком — действительно, не комильфо ржать над старшими в голос, поэтому убийца прижимает обе ладони ко рту, но смеяться не прекращает. В отряде «Кобра» он самый младший, не считая Триш, и, увы, обладает тем самым испанским темпераментом, который чаще всего позволяет ему думать тогда, когда действие уже совершено.
- Ну, давай посмеемся, - Сокол, по-доброму усмехаясь, делает шаг в сторону и крутит в левой руке тяжелый армейский нож. Сукин сын знает, как сильно подобные игры с холодным оружием завораживает сравнительно недавно принятого в их маленькую семью Турмана, и бесстыдно пользуется секундным преимуществом — Дэвид успевает лишь резко согнуться, уходя из под режущего удара, и отскакивает в сторону, принимая защитную стойку.
- Это же просто, Дэвид, - паладин качает головой, взвешивая лезвие на ладони. Черт, да ведь ножи, стилеты и прочие красивые штучки — это совершенно не его профиль! Испанец усмехается, припадая на одно колено — юношеской самоуверенности убийцы хватает на то, чтобы поверить в то, что победа в этом раунде будет за ним.
- Если видишь противника с ножом, - Паул делает быстрый выпад вперед, целясь чуть ниже правого предплечья Турмана, - сделай шаг в сторону с любой ноги и беги. Выживешь - подерешься в другой раз, - лейтенант хмыкает и пропускает чужой выпад. Турман отступает на шаг назад, ставит блок и резким ударом ребром ладони отбивает руку Шнейдера, так что нож проходит в стороне от изначально намеченной траектории.
- Неплохо, но если хочешь победить — доводи дело до конца. Попробуй меня разоружить.
Уже через секунду Дэвид оказывается в крепком захвате, без возможности не то, что вырваться, не способный даже сделать полный вдох. Нож бесполезным куском металла валится под ноги и, как контрольный в голову, над ухом звучит тихий смех, который подхватывают остальные.
- Оой, оборжешься...

[тремя днями ранее]
Дэвид щурит светлые глаза и, склонив голову, наблюдает за тем, как острый кончик ножа, тихонько постукивая, втыкается в столешницу в опасной близости от пальцев. Деятельная натура испанца требовала срочных свершений, и все эти мирные посиделки, вся эта возня со своим снаряжением...
- Скучаешь? -убийца пропускает момент, когда к нему подходит «тень», вздрагивает от неожиданности и вгоняет нож в собственную руку.
- Уже нет...

[двумя днями ранее]
- Вот это — совершенно ничего не значит. Я готов!
Голос Турмана едва слышно дрожит от плохо сдерживаемого негодования, а забинтованная правая рука мелькает в опасной близости от носа Тони.
- Приказы не обсуждаются, - устало объявляет Монк, и Дэвид чувствует себя надоедливым, смертельно обиженным ребенком... Вот так он и оказывается в гордом одиночестве на Омеге... одиночестве... это если не считать всю ту разношерстную толпу, которая так и норовит влезть в личное пространство или, чего доброго, стащить пару кредитов, любимый датапад или бесполезный черный маркер, который убийца с недавних пор всюду таскал за собой.

[настоящее время]
...пожалуй, если бы ему не встретилась Эмма — та самая девушка, что обнимала сейчас свою подушку, Дэвиду пришлось бы спать в компании ворча и батарианцев в грязных коридорах станции неподалеку от рынка. Испанец брезгливо передернул плечами и достал из внутреннего кармана куртки черный маркер. Покрутив его в пальцах, на секунду задумался, и, прежде чем уйти, по старой земной привычке черкнул пару строк на маленьком клочке бумаги, лежащем на прикроватном столике — как бы то ни было, но Эмма его, в какой-то степени, спасла.

Три выстрела, три гулких удара тел о пол — кто-то вновь развлекается на Омеге, а у Дэвида, как назло, нет с собой ни меча, ни захудалого ПП, ни-че-го. Даже деревянной палки. Убийца осторожно заглядывает за угол и видит тонкую невысокую фигурку — бесспорно девушка — окруженную несколькими батарианцами. У троих из них уже появилось по лишней дырке в голове, один только готовился получить свою порцию любви и уважения из "Грабителя", но пятый... пятый подходил со спины и наемница — скорее всего, девушка была именно ею — заметить его не могла. Незаметно подобравшись еще ближе, Турман ухватился за железную трубу, проходившую под потолком, и, подтянувшись, сжал коленями шею батарианца, буквально через секунду хладнокровно ее сворачивая. Наемница к тому моменту закончила свой маленький ритуал расправы и теперь Дэвид, отпихивающий от себя убитого, смог спокойно ее рассмотреть, потирая растревоженную правую руку - больно, конечно, но бывало и хуже.
- Тони..., - вот тебе и черный маркер во внутреннем кармане куртки пригодился, - одного пропустила.

Отредактировано David Thurman (8 октября, 2012г. 07:59)