— Эдсгер, проведи разведку местности вокруг Никеи. Будут ли у противника подкрепления, если да, то их численность. Также пройдись по деревням с допросами на предмет слабых мест обороны, численности войск. Выполнять.
            Эдсгер Виерсма был фризским крестоносцем, прибывшим на эти земли ради... правильно, наживы. Не стоит удивляться данным словам, однако все крестоносцы прибыли сюда ради наживы и званий. Церковь же не играет никакой роли в их судьбах, за исключением условно-церемониальной. Но, как говорится, "греши и кайся". Вот призыв для таких личностей, как он. Лицо Эдсгера не было видно собеседнику, будучи скрытым шлемом, однако за ним бы он увидел рыжего бородатого мужчину в зрелом возрасте, бывалого война и путешественника.
Мускулистость и атлетичность проявлялись ярчайшим образом в одеянии Эдсгера — геральдический доспех словно сидел ему по фигуре.
Носимая геральдика была родовой, на гербе его было изображено два лежащих льва на синем фоне. Синяя накидка полностью покрывала черного коня, оставив нагими лишь самые концы ног, рот, глаза, хвост и гриву. 
— Есть! — сказал крестоносец и убежал прочь от императора с немногочисленным эскортом
из рыцарей и туркополов.
            Рыцарей здесь было много, что, собственно, неудивительно для императорского войска, собиравшегося в поход. Стоит отметить, что они были почти со всех концов мира. Эдсгер был главой одного из фризских рыцарских отрядов. Посмотрев на гербы и накидки на лошадях, вы найдете в основном французов. Были здесь и пикардийцы с сине-желтыми полосами, проходящими по диагонали; и орлеанцы со французским желтым трехцветием на синем фоне; вьенцы с синей рыбой на желтом фоне; соплеменники императора, фламандцы, с черными львами на желтом фоне. Однако, наиболее сплоченная и профессиональная часть войска все же не носила ярко-выраженной собственной геральдики, а имела императорскую — желтый крест на красном фоне, с украшением в виде крестов по периметру. Так была снаряжена и императорская гвардия, отличавшаяся от других солдат большим опытом и личной преданностью императору, которая не вызывала сомнений, в отличие от рьяности "крестоносцев", идущих в поход на завоевание Святых Пиастров.
              Войско Латинской Империи представляют из себя смешанные традиции греков, франков, рыцарей Священной Римской Империи и италийских кондотьеров. Впереди войска шел рыцарский авангард, полностью облаченный в латы, привычные взорам любителей благородства и куртуазности. Генрих ни у кого не видел в глазах некой... бодрости. В голове ходило легкое ощущение, что рыцари — не более, чем наёмники, и надежность у них соответствующая.
             Впрочем, несмотря на абсурдность сказанного, у Генриха Фламандского были поводы нервничать. Ходили слухи, что Феодор Ласкарис, действующий император Никеи, является гораздо более завидным нанимателем. Распускавшие эти слухи были казнены, однако, их могло быть и больше... Никейская Империя, крупнейший из осколков Византии, была действительно жизнеспособным и рьяным в своих амбициях государством. По существу она была и без того непримиримой к латинянам, стремясь реставрировать Византию, вернув православно-самодержавный строй, подобный строю предков. Но Феодор... он лишь дополнял это напряжение. Хитрейший жук из всех, которых знал наш мир. Предатель и вор.
Бывший советник, коронованный новым императором во время штурма Константинополя, он, разбив войска прежнего Императора, начал агрессию против Трапезундской Империи, другого осколка, который более законен в правонаследовании престола, нежели Никея. Однако, им не хватало мощи, энергии и — главное — таланта. А переманивать крестоносцев к себе из всех греков умел только Феодор.
             Именно поэтому Генрих здесь.
Не из-за войны, которая угрожает его новоявленной родине. Он бы отступил, как и полагается в обществе, просто взяв огромный выкуп и контрибуции. Однако, де Эно думал дальше. Он знал, что подстрекательства к бунту будут продолжаться и продолжаться они будут со страшной силой. Вскоре, настанет тот момент, когда Константинополь будет окружен православными государствами в плотное кольцо и падет. Генрих решил предупредить это. Он не собирался бесславно погибнуть на черенках великого города. И пускай он потеряет деньги, но не потеряет свои жизнь и престиж.
           Латинское войско обладало рядом примечательных черт, которые поймет только фанат средневековой эпохи. Первое, что бросится в глаза средневековому человеку, это туркополы. Они шли позади рыцарей. Одетые в ламеллярный доспех и носящие легкие каваллерийские шлемы, они держали в руках круглые щиты, коими было легко прикрываться от врагов. В другой руке были копья, но некоторые носили мечи, а впридачу к ним — короткие составные луки. Туркополами называют конных лучников из местного населения Леванта и Малой Азии. Иногда это были ренегаты-сельджуки, иногда их роль играли кочевники-половцы, набранные на севере. Обладая более быстрыми лошадьми и специализированным вооружением, войско, целиком состоящее из них, было аналогично сельджукам в основных соотношениях. Однако, во время осады бы они вряд ли пригодились. Маневров для ведения боя внутри города нет. Надеюсь, хоть как лучники пригодятся.
              Позади них шли пехотинцы. Они составляли середину армии, так как за ними шла вторая группа рыцарей, замыкавшая колонну. Пехотинцы всего имели два типа, легко различимые между собой. Первых можно было представить как тяжелую пехоту. Одетые в шапели и стеганки, изредка покрытые сюрко, они были вооружены копьями и мечами, играя роль копейщиков. В руках у них, как и у их удачливых соседей — арбалетчиков и лучников — были павезы — ростовые щиты, которые позволяли защищаться от стрел противника, но для ближнего боя щиты были не столь пригодны.
Арбалетчики ничем не отличались от лучников, а лучники, набранные из греческого населения, отличались, однако несильно — лишь легким оснащением.
             Сам же Генрих был в думах. Однако, думы не включали в себя моральные вопросы, вопросы жизни и смерти, вопросы радости и грусти, переживаний, тоски, любви. Не было даже слепого героизма, с которым шли на стены, готовясь к гибели, мужчины-защитники крепостей. Он думал об атаке. Не знал, с какой стороны подобраться. Город был действительно сильным с военной точки зрения, оборонялся рядом прочных и качественно построенных стен. Но возможности были. Это он знал как никогда. Ведь возможностей не было лишь у того, кто ничего не делает.
[NIC]Henry of Flanders[/NIC]
[AVA]http://j-p-g.net/if/2017/02/28/0111096001488309476.jpg[/AVA]

Отредактировано Ra'Amun Suteh (1 марта, 2017г. 15:20)

[NIC]Henry of Flanders[/NIC]
[AVA]http://j-p-g.net/if/2017/02/28/0111096001488309476.jpg[/AVA]Не было ничего удивительного в том, что переговоры были неудачными. Во-первых, это естественный процесс. Удача очень вертлява по своей основе и могло получиться и так, что подкрепление, о котором говорили "византийцы", подошло бы сейчас и Эно не рискнул бы начать штурм крепости. Однако, была и вторая причина. Это была личная вражда Феодора и Генриха. Началась она во время взятия Константинополя крестоносцами, в 1204 году. Тогда Генрих командовал фламандскими крестоносцами, которые брали город с западной стороны. Именно тогда нынешний латинский император и сюзерен Константинополя столкнулся со всенародным сопротивлением эллинов. Могущественный народ, имеющий давнюю историю и славу, сопротивлялся отчаянно. Каждый дом приходилось брать рыцарям, множество греков с безумным рвением, ножами или граблями, защищали свои дома от, как им казалось, неверных. И Феодор был во главе этого. Коронованный как император Византии, он успел вовремя сбежать из города, возглавив это сопротивление по всей стране. Он ненавидел Генриха за его происхождение. Германцы когда-то опустошили Рим. Он ненавидел Генриха за принадлежность к крестоносцам и латинянам, которые, веруя во Христа, грабили не только мусульман, не только схизматиков, но даже своих же, идя с крестом против неверующих. По его мнению, лицемерный папа и вероломные венецианцы сподвигли их на грех и на посягательства на наследие того, кто спас их от верной гибели — Константина Великого. Были и другие причины ненависти, но они были менее важны. Обе стороны были полной антипатией друг друга.
Никея защищала имперское прошлое, а латиняне двигались к чему-то новому. Одни были католиками, другие имели ортодоксальную веру. Одни были наследниками величайшего народа мира, другие же раздробили себя с самого начала, происходя из неотесанных варваров. Однако, история не терпит проигравших и именно сегодня, у стен Никеи, решится, кто же из них лучший, кто же из них победитель.
            Генрих де Эно проводил время, которое осталось до окончания приготовлений к атаке,
в собственном шатре. В нём была довольно-таки скромная обстановка. Ковры, расстеленные на земле. Шкуры, в которых закутался Генрих, читающий труды восточных философов, купленные у венецианца-коробейником. Книга в его руках была очень дорогой, однако Генрих мог себе это позволить. Рассматривая чуть пожелтевшие страницы и слушая приятный ушам шелест бумаги, Генрих отошел и спокойно, со смиренным настроением рассматривал содержимое. Трактат об искусстве войны представлял из себя сборник советов, как вести себя в той или иной ситуации. Являясь мудрым полководцем, фламандец учился у других, на их ошибках, не допуская их впредь.
             Его внимание привлекла одна из фраз, прозвучавших в начале книги и делающих погоду сегодняшней осаде. На войне слышали об успехе при быстроте ее, даже при неискусности ее ведения, и не видели еще успеха при продолжительности ее, даже при искусности ее ведения. Генрих считал, что эта фраза вполне соответствует действительности. Ведь он знал Феодора, знал Алексея III, предугадывал эпирцев и трапезундцев. Все они могли бы реставрировать Византию, собравшись в единую политическую силу и тогда Латинская Империя бы не продержалась. Но если латиняне проведут свою кампанию быстро... альтернативы им не будет и тогда они станут постепенно поддерживаться народом, а греки ассимилируются и примут католичество. Такой, казалось бы, незамысловатый план и был символом действий Генриха де Эно, ибо он был успешен в действии.
             Тем временем, в палатку вошел солдат. Это был мужчина в железном шлеме с бармицей и красно-желтыми геральдическими отметинами на доспехе, за спиной которого такой же геральдики щит и копье. Он спокойно вошел в помещение, поклонившись и сказав.
— Император, приготовления к штурму закончены. Мы можем приступать?
— Пожалуй. — спокойно сказал Генрих, после чего приказал позвать за оруженосцем. Не стоит говорить, почему он, вопреки всем правилам осады, начал атаку так рано. Он рассчитывал, что сломит гарнизон до прибытия никейских подкреплений, которые уже с трудом возьмут его. Кроме того, смерть императора значительно деморализует греческие войска и не даст им эффективно сражаться. И третья причина — выиграть против двух сторон тяжелее, чем против одной. Четвертая причина — если штурм не удастся, то осаждающие хотя бы поймут слабые места, на которые позже смогут надавить.
              Оруженосец помог ему с переодеванием. Вскоре, Генрих де Эно вышел в прекрасном доспехе, красивом шлеме с открытым забралом и оленьими рогами, а также в геральдическом сюрко. С чужой помощью сев на рыжую лошадь, он поспешил отправиться несколько ближе к основным силам, начавшим осаду, встав во главе строя. 
             
******

         Момент боя... он был столь близок. Вставшие на изготовку солдаты были готовы растерзать в жаре своих эмоций осаждающих. Не стоит думать, что это было вызвано жаром и любовью к битве. Причиною тому была щедрость бывшего графа де Эно, а ныне — императора Генриха Фландрского, который обещал солдатам дать свободу для любого грабежа, кроме венецианского квартала. В отстаивании венецианцев был смысл — они имели прекрасный флот и могли бы оказать посильную поддержку в подавлении византийских осколков. Однако, сейчас эти солдаты не думали об этом. Встав по стойке "Смирно!" в единый строй, распределившись по подразделениям, они были в готовности начать сражаться прямо здесь и сейчас, подобно великим героям прошлого. Возможно, они действительно приобщились к наследию эллинов?
             Перед началом битвы Генрих де Эно инспектировал свои войска. Он проезжал мимо копейщиков. Снаряженные по византийскому образцу пехотинцы на деле и были греками по большей части. Они были пополнены из сдавшихся на милость франков войск, а их командиры были одарены знатными титулами, что существенно повысило мораль этих "эллинских кондотьеров". Прямоугольные щиты с геральдикой Латинской Империи и копья поражали своими размерами, ведь
фактически они покрывали все войско единой пеленой, а при удачном построении оно могло не беспокоиться при атаке с любых сторон и даже с воздуха, баллистами и луками. По бокам стоял рыцарский строй. Рыцари были отчасти спешенными, но конные были ударной силой внутри города, а потому их берегли и спрятали в конец строя. Оставшееся войско было из лучников и арбалетчиков, частью местных и частью заграничных. Одетые в кольчуги, шлема, все они были профессиональными солдатами и это уже было неоспоримым плюсом над никейцами. Но лояльными ли?
             Генрих де Эно в сопровождении нескольких всадников проезжал перед войском, проводя военный смотр. Проезжая, он говорил кличами, которые встречали расположение солдат, выражавшееся в виде одобрительных криков.
— Солдаты! Рыцари! Войны! Сегодня мы закончим Никейскую Войну, начавшуюся после того, как вероломная клика из бывших приближенных Алексея Комнина взбунтовалась против нашего правления.
— Судьба Византии должна свершиться здесь и сейчас! Мы должны заставить их нас уважать и нам покоряться! Она ставит нам выбор между бесчестьем и доблестью, и мы все выбрали доблесть. Так внесем же войну в из пределы!
              Вскоре, Генрих Фламандский отошел в тылы, к собственным рыцарям, и начал командовать армией издалека. Он не собирался стоять на стенах и брать город единолично, ибо прекрасно понимал, что неопреленный порядок наследования и отсутствие наследника порушит его завоевания и свершения. Несмотря на скромность, он осознавал, что его страну никто не может защитить, кроме него. Осознавал, что знать перерубит друг друга в кровавой бане, если не сплотится в единую силу. И он сам должен встать во главе этой силы.
           Войска Латинской Империи были снаряжены для осады. На их вооружении находились осадные лестницы и таран, которым они рассчитывали пробить городские укрепления. Генрих не стал готовиться к баталии еще больше, ведь этот штурм является скорее разведкой боем для выявления слабого места. Он построил пехотинцев впереди войска, а арбалетчиков и лучников — позади, дав им указание поддерживать в бою пехоту, не давала стрелкам противника поджечь таран или уничтожить его защитников. Кавалерия оставалась на вместе и вступила бы в бой, как только ворота были бы открыты.
             Молчаливый жест императора дал сигнал к атаке. Солдаты молча, без боевых кличей, подняв штандарты с изображением икон, императорского знамени или гербов феодалов, ринулись вперед, сохраняя организованный строй и охраняя таран от войск. Сам таран был единственной надеждой на полноценный штурм, ибо если бы он не сработал, рыцари не ворвались бы в город. Стены слишком ненадежны, чтобы полагаться на них в штурме.
             Вскоре, с никейской стороны раздались первые выстрелы. Они падали с завидной частотой от рук лучников на стенах. Генрих отдал приказ арбалетчикам.
— Арбалетчики! Подавить сопротивление лучников!
          После этого приказа из отрядов стрелков раздался град из болтов. Град этот был словно ветер, прошивающий теплые шубы в холодных регионах, но только болты, попадая в грудь или в голову, наносили куда более неприятные ощущения. Однако, численность защитников была несколько большей, чем думал Генрих. Поэтому, несмотря на ослабление огня, погоды это не дало.
          Тем временем, таран, сделанный из бревна, но украшенный геральдическими выступами и бронебойным сердечником, прикрываемый павезами, проходил вглубь стены и готовился пробить ворота. Вот, солдаты подвезли его к воротам. Они готовились начать пробитие, однако случилось ожидаемое, но неприятное. Защитники вылили со стен кипящее масло на голову осаждающим. Вкупе с огненными стрелами, уничтожившими таран, эта мера уничтожила шансы на прорыв.
             Стены также не сулили ничего хорошего. Обороняющиеся на них солдаты благодаря хорошему копейному построению смогли противостоять прорывающимся крестоносцам. Множество рыцарей было убито, а сами осаждающие оказались между двух огней, которые сжимали их, уничтожая с двух сторон. Видя отсутствие успеха военных действий и воспользовавшись новыми знаниями, Генрих отдал приказ об отступлении. Теперь он знал их слабости и был готов впредь применить их.

Отредактировано Ra'Amun Suteh (2 марта, 2017г. 16:07)