Тусклое желтое небо, затянутое толстым слоем облаков, нависало низко и тяжело. Мутное здешнее солнце никак не проваливалось за линию горизонта, и битый час подсвечивало верхушку бункера – потрепанный черепаший панцирь, угольно-черный в этом душном закате. Горячая пыль забивала глотки, оседала коркой на вспотевших лицах – мигом, если кому-то приходило в башку снять шлем, будучи на позиции. Один такой уже валялся поодаль, мозгами наружу. На лужах вытекшей крови мигом наросли жесткие пластины светлой пыли.
Они держали осаду этого гребаного панциря уже вторую неделю. По жаре и пыльному ветру, летящему с близкой пустыни, в дыхании раскаленных шахт, не успевающих остыть от дневного жара даже за ночь. Блестело, мешая бликами прицелу, брошенное шахтерское оборудование – вышки, установки. Пустовали конвейеры, бессильно скрючились над замершим производством остановившиеся мехи. Короткие пыльные смерчи сновали среди контейнеров и стоек, закручиваясь от силы на полминуты, а затем опадая пыльными кучками. Поначалу наемники дергались, если их движение попадало в поле периферического зрения… Теперь-то уже привыкли. Равнодушно скользили взглядом сквозь оптику, не задерживаясь на светло-желтых, жестких пыльных пятнах. Характерных пятнах – местами веером, местами кляксами.
Пыльный шарик Нью-Кантона застолбили примерно с десяток лет назад турианец и два человека. Качали себе палладий, не дуя ни в ус, ни в мандибулы. Народ на шахты нанимался разный, а кого-то и вовсе привозили под предлогом исправительных работ. И турианцев, и людей… попадались даже хмыри четырехглазые, батарианцы, то бишь – если судить по трупам, валяющимся на улицах шахтерского городка, заносимых песком.
Просить у властей помощи никто не стал по вполне понятным причинам – отмывалось и хоронилось в песках Нью-Кантона всякое. Воротилы решили справиться своими методами, вернее, оставшиеся в живых воротилы. Двое из троих. Турианца сунули в агрегат для просеивания руды. Шел хорошо, наверное, похрустывая, - через запасной оптический прицел Заид еще раз оглядел пустующую территорию шахт. Смерчи все так же гуляли по ним, тревожно-желтые. Оглянулся – за спиной, в стороне восхода солнца, угрюмо свинцовели грозовые тучи.
Гроза на Нью-Кантоне разразилась внезапно, хотя зрела и набухала давненько. Люди – совладельцы рудников – здесь появлялись от случая к случаю, в основном, занимаясь поставкой персонала. Турианец же обитал на планете практически неотлучно, и, по мнению большинства, малясь неправильно расставил приоритеты. Стал зачем-то припоминать Первый Контакт. Батарианцы, подвывая, наперебой заголосили о Блице и Торфане – хотя, Заид поставил бы свой единственный и последний здоровый глаз, хрен бы кто из них имел отношение хоть к одному из этих конфликтов.
Люди помаленьку огрызались, но терпели. Находились среди них светлые головы, понимающие смысл поговорки о худом мире и доброй ссоре. Тем временем, «поставки персонала» производились регулярно, и исключительно из числа хомо сапиенс. Небось, мало кто хотел контрактоваться с людьми, даром, что шахтой, по сути, командовал турианец. Последнему увеличение количества людей ой как не нравилось, и гайки стали затягиваться. Ну и дотянулись… до того, что сорвалась резьба.
Наемников на подавление восстания привезли изрядно, изрядно же им и пообещали. Заиду изначально расклад показался больно заманчивым, прям подозрительно – и чутье не подвело. Оказалось, что с повстанцами не справилась регулярная охрана рудников – почти вся оказалась перебита, а все по причине могучего долбаного бункера, на свою голову отстроенного пару лет назад воротилой-турианцем. Он не добежал до него, спасаясь – не успел, а в нем, благополучно вопия об ущемленных правах и ратуя за свободы, расположились бунтари. Вместе с несколькими десятками заложников из тех шахтеров, кому все эти тёрки были чутка неинтересны. Женами их там, детьми. Короче говоря, кто не на баррикаде, образно выражаясь, тот враг нашей великой гребаной революции.
Бункер же оказался настолько крепким орешком, что тяжеляк, любезно выделенный наемникам в начале операции, обломал о него зубы в два счета. К тому же, подступы к бункеру прекрасно простреливались с его стороны – продолговатые, человекообразных очертаний бугры песка красноречиво о том свидетельствовали. На девятый день от трех десятков наемников – смешно сказать! – осталось восемь душ. Боеприпасы, вода и еда у них не то что бы подходили к концу, но дело затягивалось. Атаки захлебывались, еще и по причине тяжелой турели, которую повстанцы время от времени предусмотрительно убирали и ремонтировали.
Засевшие в бункере ребята могли еще отстреливаться и отстреливаться, а припасов у них было вдоволь, несмотря на осаду. По ходу дела, они понимали, что наемники вот-вот кончатся, как ресурс – а там уже можно будет спокойно выйти из бункера. Ноги там размять, все дела.
Убрав прицел, Заид съехал по песчаному откосу в подобие окопа, на глубине которого едва не задел изнуренную жарой азари, что прикорнула сидя, обняв дробовик. Остальные бойцы кто что творили – некоторые тоже сопели в две дыры, кто-то возился с оружием – вездесущий песок мог испортить даже самую навороченную пушку.
Возле азари торчало горлышко фляги с водой, предусмотрительно врытой в песок. Заид выдернул ее. Пластины шлема с тихим шелестом разошлись. Жадно напился, проморгался – после забрала шлема окружающее стало таким ярким, что аж ломило плохой глаз. Сосчитал взглядом людей – он оказался шестым.
- Где этот, мать его? – еще более сиплым, чем всегда, голосом прохрипел Массани, закрывая флягу. Восьмой из оставшихся в живых как-то незаметно поставил себя кем-то вроде командира. Кажется, не возражал уже никто – всех доконала жара, и сраная безнадежность положения. А если кто-то и был когда-то против… то вон он, под песком, и уже ничего не хочет.

Отредактировано Zaeed Massani (15 августа, 2014г. 16:27)

- Не. Другой, - тот самый хмырь с ирландской фамилией, классически вывалившейся из продырявленной головы мистера Массани. Возомнивший себя командиром. Где его носит-то. – О’Хреннан, или как там его, - азари недовольно потянулась, сосредоточив на себе взгляды пяти пар мужских глаз. В основном, в живых остались люди – да они и были изначально в отряде. От трех – четырех турианцев, жаждущих крови за смерть сородичей, остался один, нынче злобно тулившийся в уголочке, и по сотому разу наполировывающй видавший виды «Фестон». Саларианец лазал по песку, что твоя ящерица. Азари, худо-бедно прикрывавшая наемников биотикой, после предпринятой днем попытки штурма, сейчас лишь раздраженно шевелила щупальцами на голове, и так и норовила уронить синюю щеку обратно на приклад дробовика.
Сверху посыпался ручеек песка, и из ниоткуда, заискрив ячейками маскировки, на них вывалился саларианец.
- О. Здрасте. Я принес. Вот. Печенье и пистолет. Хороший. Больше не унес. Песок горячий. Трудно передвигаться, - на кучу еще раньше натыренного добра лязгнул, падая, посеченный песком, изрядно потрепанный «Палач». Брякнули термозаряды. Лягушонок сел, цапая длинными лапами ту самую флягу с водой, что Заид, напившись, вбил обратно в песок.
- Место. Скверное, - и тишина под неумолчный, ровный шорох песка. Даже турианец прекратил скрипеть винтовкой. Секунда, две – и все по новой. Кто-то сопит, кто-то скрипит. Потрескивает шарик голографического дрона. Хлюпает водой саларианец. И гудит тяжелый, как шмат гнилого желто-серого мяса, небосвод над головой – гудит грязной, неизбывной, тревожной тоской.
Скверное место. Скверное дело.
А песок осыпается угловатой бахромой, и низкий небосвод гудит. Стоп.
- Вот и пропажа, - гул все ближе, и фонтан песка взметается дугой, щедро обсыпая тех, кто в окопе. Тормозит песчаный мотоход – что-то вроде допотопной открытой хрени на полозьях, приспособленной для передвижения по песку. В седле – тот самый хрен с ирландской фамилией. Белозубо лыбится в закат. И держит на плече человеческого ребенка.
«Человеческого ребенка», - как очнувшись, отследил не мысль – мысле-словосочетание. Непривычно-отвычное.
Девочка лет пяти-шести, с торчащими из-под грязно-белой бейсболки кудрявыми волосами. Каштановыми, пропыленными. Грязный синий комбинезон. Разбитые кроссовки, исцарапанные загорелые ручонки, держащиеся за бронированное предплечье О’Хреннана. Он подхватывает девочку на руки, и на прямых ногах соскальзывает по песку в окоп.
- Скажи ребятам «привет», Энди, - и ирландец поднимает ее грязную маленькую ладонь, машет ей наемникам. – Нашел ее в городке. Как оставить, - поправляет бейсболку, оставляя на пыльном козырьке, повернутом назад, коричневые следы пальцев.
- Привет… - хрипло и тоненько пищит девочка, будто бы сжатая вскинувшимися взглядами, которые постепенно, один за другим, переводятся на О’Хреннана.

Отредактировано Zaeed Massani (16 августа, 2014г. 01:23)

От детского рева мигом заломило виски. Азари стремительно поднялась, встав вплотную к ирландцу. Снизу к ней метнулась лягушачья лапа с флягой.
- Дай ее, - повторила азари, коротко и тяжело глянув на турианца. Мол, не дергайся. Тот, затрепетав мандибулами от возмущения, тихо рыкнул. Девочка, взяв было ноту повыше, резко осеклась, закашлялась, и зарыдала уже вполголоса, съёжившись и уткнувшись в плечо О’Коннора.
- Тихо, тихо, детка, - тот стал слегка покачивать ее, – тебя тут никто не обидит. Ну, Энди, вытри слезки.
- Пойдешь ко мне? – азари подступила еще ближе, заглянула ребенку в глаза. Девочка на миг подняла зареванное лицо, отрицательно помотала копной кудряшек и опять вцепилась в ирландца, как песчаный клещ. – Напои ее хотя бы, - раздраженно процедила азари, сунув О’Коннору переданную лягушонком флягу.
- Не беспокойся, - тот лихо ухмыльнулся, и рывком плюхнулся на песок. – Будешь пить, Энди? – девочка торопливо закивала. Капли воды срывались по ее чумазому подбородку, пятнали комбинезон, летели на песок.
- Нельзя же было ее там оставлять, - ухмыляясь по-прежнему, О’Коннор обвел присутствующих взглядом, от которого у Заида зачесались ладони, лежащие на прикладе винтовки. Мол, выкусите-ка, ребятки. Моя добыча. И мой фулхаус.
- Я там, кстати, воды привез, и еще по мелочи, чего в городе нашел, - убирая набок «Ярость», небрежно заметил ирландец. – Кое-что пригодится… сходите, разгрузите, ребята, - и напоролся на стену угрюмого молчания.
- Там вода, - не возымело действия. Пожав плечами, он снял с девочки бейсболку, и принялся неспешно выколачивать ее о колено.
- Зачем ты приволок сюда человеческого щенка? – резко вставая, рявкнул турианец. Энди сжалась и приготовилась зареветь снова, но О’Коннор, лениво сплюнув в сторону, повел заросшим щетиной подбородком, словно указывая турианцу сесть.
- Какая разница, зачем, - он нахлобучил бейсболку обратно на голову ребенка. – Я бы там и турианского ребенка не оставил, если бы нашел. Она одна-одинешенька во всем поселении осталась. Да, Энди? – девочка кивнула, громко шмыгнув носом. – Ты испугалась? – опять кивок. – Звала маму и папу? – еще. – А где они, ты знаешь?
Как сквозь слой песка донесся слабый, прерывающийся голосок:
- Папа сказал, что они с Дэнни пойдут в крепость… а мамочка потерялась, я не знаю, где она…
- Ну, ну, не плачь, малышка, - О’Коннор легонько потряс вновь расхныкавшуюся девочку. – А кто такой Дэнни? – неразборчивый писк. – Старший брат? Большой? Как мы? Нет? Ну все, все, не плачь. Мы с ребятами доставим тебя к папе и Дэнни. Да, парни?
Шелестел и потрескивал песок. Гудело небо. Чернела «крепость».
- И как ты намерен это сделать? – после долгого ошеломленного молчания прокаркал турианец. О’Коннор оскалился.
- А вот для этого и надо бы разгрузить то добро, что я вам привез.

Дети. Дети-дети. Скрюченные тела в контейнерах. Засохшая кровь на ссаженных пальцах, черные от удушья лица. И треугольным росчерком по контейнерам, что стали гробами для пятидесяти человеческих детей – знак Альянса Систем.
Забыть почти так же сложно, как дуло дробовика у своего виска. И звук того выстрела.
Дети. Легкая, буквально разменная монета в любой войне. В любое время. В любой жизни. И здесь, и сейчас – невесомая монетка с чумазой мордашкой, которая уже начинает несмело улыбаться, с любопытством таращась на разномастный сброд, ее окружающий. На синекожую азари, что напряжена, словно кошка перед прыжком – сощурилась, свела несуществующие брови. Все-таки, бабы они, хоть и однополый народ. Ишь как готова встрять за детеныша, даже чужого ей. Саларианец аж чуть отодвинулся от нее, и, кажется, вот-вот юзнет инструметрон, чтоб раствориться от греха подальше. Жуткий зубастый ящер в углу окопа – и девочка, часто моргая, торопливо отводит взгляд, натыкается им на замершее лицо с неестественно белым глазом – и снова пугается; вздрагивает от тяжелого, ненавидящего, глухого из-за шлема голоса, и вцепляется в плечо О’Коннора еще сильнее.
Опять сыплется сверху песок, и все вскидываются. Лязгнула штурмовая винтовка Заида, перехватила дробовик азари поудобней – но то были лишь двое из их отряда, что ирландцева «приказа» послушались. Встали на краю, один спрыгнул вниз, и принялись передавать вниз ящики.
- Спокойствие, только спокойствие, - О’Коннор аж просиял в ответ на заданный ему вопрос. Оскалился белозубо, поднимаясь на ноги. Подхватил девочку под мышки, подбросил разок в воздух – та засмеялась. Заливисто, весело, тряся головой, и роняя с нее бейсболку.
«Сукин ты сын», - детский смех звонко накрывал пустыню и ее мертвецов. Звонко, в оглушительной тишине самого долгого вечера в мире.
- Не беспокойтесь, ребята, все будет в полном ажуре. Старина Пол все продумал, - ирландец усадил хохочущую Энди себе на плечи. Та немедленно принялась стучать по нему пятками разбитых кроссовок. – Ну-ка, детка… - и, придерживая девочку, он наклонился над одним из ящиков. – Эй, держись крепче… держишься? Вот, смотри, что я для тебя принес, - под небрежно надвинутой на ящик крышкой лежал потрепанный волус со следами маркера на белой морде. Видно было, что раскрашивали его с удовольствием, и трепали с любовью.
Дерьмо. Будто бы смотришь дерьмовый, сраный, говённый дешевый сериал, в котором стоишь долбоеб долбоебом, смотришь на девочку, что в упоении тискает любимую игрушку – «Мистера Везунчика», конечно же – как еще его могут звать? – и кисло в рту становится от банальности происходящего. От предсказуемости. От нелепости.
Но так ровно до того момента, пока не окажешься на месте такого вот статиста, что глядит на ублюдка, вертящего в руках легкую разменную монетку. Пока ветер не донесет до тебя смрад разложения из-под песка. И пока песок рядом с тобой не оплавится от неточного выстрела – а следующий, уже точный, не прошьет навылет башку наемника, который сбрасывал ящики в окоп. И пока он не упадет на эти ящики – качнувшись на краю, обрушив за собой тучу песка.
- Ай-яй-яй, - тревожно и быстро говорит О’Коннор, а отряд уже рассыпался по позициям. Инстинкты мгновенно оказались впереди эмоций.
Прицел. Перекрестие. Знакомый холодок-расслабление по жилам. Вот ты где, - Заид замечает чересчур знакомый блеск. Он уверен, что снайпер возле турели видит блеск и его винтовки. Прицел в прицел. И кто быстрее?
Палец прижимает спусковой крючок. «Богомол» содрогается, наплечник гасит отдачу, а вдалеке слышен короткий взрыв. Выстрел разносит винтовку повстанца. А простреленный генератор импульса массы – это все равно что взорвавшийся от пороховых газов огнестрел. И даже хуже, пожалуй.
Холодок-расслабление отпускает, кровь тяжело долбит висок изнутри. Кто-то подходит к Заиду справа, и он едва сдерживается, чтоб не наподдать прикладом винтовки с разворота. И затем жалеет, что сдержался – то оказывается гребаный ирландец.
- Отличный, мать твою, выстрел, - рот О’Коннора змеится улыбкой. – А сейчас, парни и не только парни, слушать сюда… этот выстрел был последним.
Ей-богу, долгий вечер драматических пауз ох*ения. Нарушаемый тихим хныканьем снизу – Энди держится за руку О’Коннора, и кривит мордашку в гримасе плача. Ей страшно – от злых лиц, от неподвижного дяденьки, который лежит на ящиках, и который забрызгал чем-то красным Мистера Везунчика.
- Мы сейчас отправим Энди поговорить с ребятами в крепости, - О’Коннор присаживается перед девочкой на корточки, утирает пальцем ей слезы. – Там же ее папа и брат. Да, детка? – она кивает, шмыгая носом, роняя сопли. В руке ирландца неведомым образом оказывается давешнее печенье, которое он кладет в карман комбинезона девочки. Кармашек чуть оттопыривается, ткань обрисовывает небольшой плоский предмет круглой формы. Явно больше, чем печенье.
- Сукин ты гребаный сын, - и только пистолет-пулемет в руке, которой он приобнимает Энди за плечи, не дает Заиду вбить оскал ирландца прикладом «Богомола» тому в зубы. Ублюдок ухмыляется еще шире, и кладет в кармашек комбинезона, уже боковой, еще одну мину на дистанционном управлении. Легонькую, как пачка сигарет.
- Энди пойдет к папе и брату, и скажет, что мы больше не хотим, чтобы кто-то пострадал. И останется с ними.
- Ты ублюдок, - звенящим от ненависти голосом рычит азари, и лиловое поле биотики окутывает ее. О’Коннор хладнокровно пожимает плечами.
- Нас наняли, чтобы выполнить работу, ребята. А старина Пол известен тем, что стоит тех денег, которые ему платят, - он берет бейсболку Энди, и накидывает ее на ствол ПП. Крепко держит девочку за руку, и поднимает оружие над окопом, размахивая бейсболкой, как белым флагом.
- Ну-ка, детка, крикни папе «привет»! - и включает усиление звука на инструметроне.

Отредактировано Zaeed Massani (17 августа, 2014г. 12:54)

Чего Заиду только не доводилось видеть за долгие годы скитаний по Галактике, за все случаи безнадёжных, грязных, кровавых дел – и, казалось бы, чему тут удивляться. Есть задание. Есть цель. И есть средство – разменная монетка.
А монетка смеялась, глядя на то, как О’Коннор машет ее бейсболкой, надетой на ствол ПП – затем сцапала ее, и сама стала ей размахивать. И кричала пронзительно и громко, как только дети умеют – и инструметрон разносил ее голос над пустыней, а черепаха бункера дымилась останками турели. Улыбнулась удача инженеру. Вовремя ли? До детского ли крика сейчас повстанцам, лишившимся основного своего орудия. Небось судорожно зализывают раны, собирают годные стволы, и спешно готовятся к последней обороне. Ибо по всем законам жанра изрядно прореженному отряду наемников сейчас надлежало ринуться на штурм. На решающий, так сказать.
- Папа!..
И затрещал комлинк под песком – окровавленного турианца, навалившегося на край окопа, на его укрепление, уже успело малость припорошить. Заид оказался к телу ближе всех – выдернул переговорное устройство из шлема, стряхивая с руки темно-синие капли.
… - У нас твоя девочка, друг, - О’Коннор разливался соловьем, - но мы ее отпустим. Не звери же мы.
Блеф, какой же это гребаный идиотский блеф и бред.
… - Ты думаешь, раз я нанялся вас выдирать из той консервной банки, то и сердца у меня нет? У меня ж у самого трое таких, - вдохновенно вещал ирландец. Ага, а Заид Массани и Видо Сантьяго – единоутробные братья.
- Мы ей не причиним вреда. Скажи же своему папе, Энди, ведь мы тебя не обижали? – и полилось звоном мелкой монетки, беспорядочным, счастливым лепетом, неуместным. Нездешним. Чужим.
… - она сейчас пойдет к тебе, друг. Наши ребята будут следитьза тем, чтобы твои не высунулись лишний раз. Никто не собирается стрелять – мы же не хотим, чтоб наша девочка пострадала? – вот, она уже «наша девочка». А сам же, падаль, насовывает мины в Мистера Везунчика. Вот уж точно… везунчика.
Прикладом, прикладом бы тебя, сукин ты сын – «оно надежней, да оно и тише». Но мерцает угрожающе заряженный, наготове ПП.
Гаснет комлинк.
- Ты ж тут снайпер типа? – сукин сын чует, что овладел ситуацией. Небрежно эдак кивает на заидова «Богомола». – Прикроешь их, - и, наклоняясь к Энди, -  а ты вот, держи, детка, - и грязные ручонки обнимают начиненного минами плюшевого волуса.
- А ты, однако, охренел распоряжаться, - спокойно отвечает Заид. – Или тебе бабла мало? – намекая на то, что если инженер также в песках лежать останется, то гонорар делить придется не на тридцать частей, как было изначально, а на четыре. – Для прикрытия дрона не хватит, что ли? – и медленный, внимательный взгляд в непроницаемый шлем.
Хватит ли? – и бегло, коротко, в сторону, по инструметрону, на котором, покуда разговаривал с отцом Энди, ирландец запрограммировал мины.
- Вы серьезно, что ли? – взвивается азари.
- Дело есть дело, - он склоняется над оптикой, выдувая вездесущий песок из прицела. Что-то скрипит на зубах, а правую сторону лица стягивает, и часто и дробно начинает ломить висок.
Гори оно сраным огнем, такое задание.

- С хера ли бы мы чистюли, - черной черепахе, желтому песку, - мы ж с тобой. Такие же грязнули, старина Пол, как и ты, - у плеча придвинулась, жарко выдохнула ненавистью азари. Закаменели изящные руки на дробовике – эх, слишком напрягается. Заид не видит и не смотрит, а ощущает, скорее. Мир теперь сосредоточился за градуировкой прицела – впереди.
О наемниках много сказано – и столько же насрано. Щенки, идущие на вольные хлеба, не сразу доходят до эдакой вот истины в синем комбинезончике – которая, пошатываясь, увязая ножонками в песке, идет-спотыкается. Ловит растопыренными пальцами дрон, который уклоняется, коротко подскакивая – кажется, играет с ней. Ребенку-то и невдомек, что программа есть программа. Для Энди это – шарик веселый, еще одна игрушка, друг Мистера Везунчика. И идет эта истина, прижимая к себе плюшевого волуса – и оборачивается, и машет старине Полу, и этим страшным мрачным дядькам, и той синей тетеньке – и приклад будто вплавляется в раскаленную ладонь, потому что непрошеное, несвойственное, надежно забытое-запертое, вдруг прорезается неподдельной, ненавидящей, тоскливой болью.
Она же действительно ничего не понимает – живая бомбочка пяти-шести лет от роду.
Разменная монетка.
Зев «черепахи» медленно чуть отъехал в сторону, и пополз вниз. Замерцали на позднем закате выставленные дула стволов. Прицел приближает изображения с изощренной, садисткой четкостью – и то, как Энди, взметая фонтанчики песка, бежит, заплетая ногами, и как не смеют высунуться, остолбенев в одном порыве, окаменев белыми лицами повстанцы. Хорошее воображение найдет семейное сходство в тощем подростке, тощем мужчине в камуфляже, и маленькой девочке, что выбегает на бетонированный подъем, ведущий ко входу в бункер.
- Дева Мария, прости меня, - выдыхает скороговоркой О’Коннор. Щелкает, почти мелодично, детонатор, спрограмированный с инструметроном – и эхо щелчка поглощается взрывом выстрела в упор. Отдача дробовика бросает азари на Заида.
Прищур. Прицел. Щелчок.
- Дэнни! – вопль над пустыней. «Богомол» вздрагивает. – Папа-а-а-а!.. - падают Дэнни и папа, потому что мрачным дядям надо выполнить работу, детка.
- Вперед, бл*дь нах*й вас! – он словно врос в ногами в гребаный окоп, и не ощущает, как скользко становится под ногами от крови О’Коннора. И уж точно не видит, что цепочка с крестом увязла в месиве плоти и костей. Азари толчком выбрасывает себя за край окопа, взметает песок ударной биотической волной, рвется вперед. Ушла бы лучше с линии прицела, дура. Еще девочку зацепит.
Финальный штурм, как по книжке. Наводи и стреляй. Прикрывай.
Наводи и стреляй.

Отредактировано Zaeed Massani (19 августа, 2014г. 14:17)

Прицел. Поправка. Отдача. Не штурм – стрельба по перепуганным пыжакам. Повстанцы мечутся, руки взметаются, зло и судорожно заходятся лаем винтовки в глубине бункера, только вспышки и видно. Резко стемнело, и в спину дохнуло горячо и душно – пустынным ветром.
Еще выстрел. Еще отдача, - видно, как выстрел чиркает по краю биотического пузыря – азари скакнула некстати в сторону. Ну да ладно. Не задел своих.
Криков из бункера не слышно, не долетают, вязнут в душном воздухе. Лишь погас еще один источник вспышек в черепашьем брюхе. Заид поднял голову от прицела. Ну, втроем ребята там справятся. Уже добежали. Внутри небось такая паника, да еще и десятки гражданских – вряд ли им окажут реальное сопротивление. Особенно теперь. В сгущающейся темноте заискрил дрон, загрохотал дробовик.
Стоп, не только дробовик, - он резко мотнул головой, и на песке шариками свернулось несколько капель. Задерживаясь на складках шрамов, по лицу Заида струился пот. Еще бы, после эдакого-то напряжения, - и вновь громыхнуло, уже над головой, вспарывая небо серебряной вспышкой. Гроза взорвалась над Нью-Кантоном, словно чертов орбитальный ракетный удар.
Песок мгновенно превратился в жидкое хлюпающее месиво. Укрепления окопа не выдерживали, постепенно оползая. Заид сложил «Богомола». Наклонился, подхватывая мокрую, грязно-серую теперь, заляпанную песком детскую бейсболку. И, со штурмовой винтовкой наготове, двинул сквозь слепящую пелену дождя к бункеру.
Дверь замерла мертвой, сломанной черепашьей челюстью. Азари и инженер с третьим наемником держали гражданских на прицеле. У стены грудой было свалено оружие. Потрескивал от попадающих на него капель дрон, подпрыгивал и покручивался – яркий шарик над мертвыми телами. Кровь смешивалась с водой, ручейками стекала по бетону. Заид остановился над телом мальчишки-подростка, брата Энди. Развороченный череп торчал обломками глазницы навстречу дождю. Выстрел «Богомола» снес висок.
Он умер мгновенно, не успев выпустить тяжеловатый для его рук потрепанный «Мститель». Выпустить – или выстрелить из него, в последней судороге. В сумерках завалившийся под тело ствол не заметили, - Заид присел над ним, выдергивая винтовку. Изуродованную голову паренька, которого звали Дэнни, накрыла бейсболка его младшей сестры. Козырек, по которому стали проступать смутные темные буквы, мгновенно напитался красным.
- Что теперь с нами будет? – голоса из плотно сбившейся темной массы, блестящей испуганными глазами, вздрагивающей. Третий из наемников-людей заканчивал говорить что-то по комлинку – явно рапортовал о завершении операции. Выключил переговорное устройство, сурово нацелил ствол на гражданских. Не так уж и много их здесь было. Попрятались небось – но без подкрепления наемникам смысла не было соваться зачищать здесь все.
Заид отвернулся, отрешенно скользнув взглядом по двум раскинувшимся у входа в бункер телам – к ним не подходили.
Отец и сын Уоллбриджи. Оба Дэниэлы. Старший – лидер повстанцев. Девочка Энди Уоллбридж, чье имя и фамилия были написаны изнутри на козырьке ее бейсболки – их дочь и сестра. Невидимая сейчас в сумерках. Плачущая, скулящая тонко, как брошенный под дождем щенок.
- Мы же сложили оружие! Что с нами будет теперь? – со страхом и вызовом летит из толпы. Изможденное стадо, лишившееся вожака. Они больше даже не рыпаются. Вымотаны. И наемники вымотаны.
Ревет снаружи дождь, трещат молнии. Нелегкой будет посадка челноков по такой погоде, да и эвакуация, если затеют, тоже.
Плевать. Наемники здесь закончили.
- Будете жить. Наверное, - говорит Заид, и понимает, что горло сводит от зуда. Хочется курить. Пожалуй, впервые за очень долгие годы.
Прислонился ко входу, у кромки дождя. Из темноты появляется азари. Сложенные на голове щупальца блестят от воды. Дробовик держит наготове.
- Это – их лидер, - она указывает на труп Уоллбриджа-старшего. Голос нервный, быстрый. Заид кивает.
- Я знал.
Быстрый же взгляд.
- Откуда?
Бля, да он сейчас отдал бы весь свой гонорар за это задание ради одной-единственной сигареты. «Откуда», мать ее…
Чего ж тебе болтать-то так хочется, синяя.
- Кепка. Была подписана. «Энди Уоллбридж». Ну там,- через усилие, - папа, братик. Все понятно, - поискал взглядом хоть кого-нибудь. – Эй, инженер! – выцепил фигуру, подсвеченную дроном. - Есть курить?

Отредактировано Zaeed Massani (20 августа, 2014г. 09:41)